Русский, красный, человек опасный. - Страница 17

– Вот тебе бюллетень, сынок, – сказал он мне и протянул заветный лист бумаги. – Я знаю, не пропасть России, пока у ее Национального Лидера есть такие избиратели. Голосуй ни умом, ни сердцем, а только по совести – за Владимира Владимирова Путина!

Я пришел в кабинку, загораживающую проход к заветной урне для голосования. В кабинке я, не доверяя казенной ручке – враги не дремлют, вдруг моя галочка, поставленная напротив Путина, исчезнет или переместиться к другой фамилии – ЦРУ и коммунисты не дремлют в своих тайных лабораториях, – достал свою, из дома принесенную проверенную и надежную ручку и поставил твердую галочку в квадратик против фамилии нашего Президента. Обвел ее на всякий случай еще раз. И, испытывая дрожь в коленях от осознания священности момента, на нетвердых ногах подошел к урне – и бросил туда свой Голос.

Потом вышел на улицу, где стояли те, кто еще не отдал свой Голос за Владимира Владимировича.

– Ну, как там, как там? – спрашивали со всех сторон.

– Счастье, – прошептал я, потому что говорить уже не мог от распиравших меня эмоций. – Это просто охренеть, ребята, какой кайф – проголосовать за Путина.

Толпа издала «ах» и колыхнулась в сторону двери.

А я пошел домой. Как жалко, что выборы так редко, и мы не можем голосовать за него каждый год . И какое счастье, что он еще так молод, и будет с нами много-много лет. А, учитывая успехи медицины и генной инженерии, может быть и навсегда. И каждые четыре года будет приходить этот день.

Когда спящий проснется.

Новенький, еще сверкающий краской микроавтобус РАФ, – наверное, из первой серии, только сошедшей с конвейера восстановленного завода в Риге, подъехал к воротам и засигналил. На воротах висела большая табличка: «Центр политической коррекции № 2».

И строгая приписка снизу: «Выполнять все требования охраны!»

Маленькое окошко в воротах открылось, там мелькнула чьё-то веснушчатое лицо, еще через минуту ворота открылись. Открыли их двое молоденьких солдатиков с автоматами за спиной. Микроавтобус въехал во двор. Из него вышел моложавый полковник в кожаной куртке. Солдатики вытянулись по стойке смирно. Полковник, не обращая на солдатиков внимания, галантно помог выйти из РАФ-ика невысокой темноволосой молодой женщине, на груди у которой висела видеокамера, а на плече репортерский магнитофон.

Из дежурки, немного прихрамывая, к ним спешил капитан-танкист, затягивая на ходу ремень.

– Товарищ полковник…! – начал капитан, подбежав и тоже замерев «смирно» и отдавая честь.

– Спокойно, товарищ Лупекин. Это к тебе гости. Из Европы. ОБСЕ, типа.

Он повернулся к женщине, представил ее капитану:

– Госпожа Танйа Лаппалайнен, наблюдатель ОБСЕ по правам человека.

Лупекин неуверенно посмотрел на женщину, на полковника.

– Я, товарищ полковник, по-чухонски не очень…

– А и не надо, товарищ Лупекин, по-фински разговаривать. Госпожа Танйа вполне даже размовляет по-русски. А за националистическую лексику, выразившуюся в слове «чухонский», объявляю тебе, Лупекин, замечание! Нахватался, Лупекин, от спецконтингента!

– Виноват, товарищ полковник! – покраснел капитан.

На груди у него, кроме обычных значков, был ромб с нарисованным медведем, которого перечеркивала красная полоса. Такой же знак был на куртке у полковника. Что сразу говорило о том, что оба офицера принимали участие в операции «Охота на медведей» – или, иными словами, в апрельской революции позапрошлого года.

– Да, господин капитан, – улыбнувшись, сказала финка на почти идеальном русском. – Я говорю по-русски. Мой отец был родом из России.

Лупекин покраснел еще больше, а полковник взглянул на часы.

– Давай, Лупекин, показывай нашей гостье залитые кровью подвалы "чека", а то нам еще нужно в трудовую коммуну для бывших московских вип-проституток. Время, капитан.

– Так ведь занятия сейчас, – сказал Лупекин. – Прервать?

– Не надо, – попросила финка.

– Не надо, капитан, – эхом отозвался полковник. – Посмотрим твоих подопечных в естественной среде.

В первой комнате два десятка мужчин сидели за школьными партами, перед ними за столом сидел пожилой мужчина в очках, явно учительского вида. У школьной доски, исчерченной каким-то схемами, стоял человек с начинающими уже немного седеть, но все равно рыжими, волосами.

Увидев вошедших, мужчины за партами встали, но Лупекин помахал рукой:

– Продолжайте, профессор, продолжайте.

Тот, которого назвали профессором, показал рукой, что можно сесть – все сели.

Человек у доски продолжил читать по бумажке скучным монотонным голосом:

– Капитал избегает шума и брани и отличается боязливой натурой. Это правда, но это ещё не вся правда. Капитал боится отсутствия прибыли или слишком маленькой прибыли, как природа боится пустоты. Но раз имеется в наличии достаточная прибыль, капитал становится смелым. Обеспечьте 10 процентов, и капитал согласен на всякое применение, при 20 процентах он становится оживлённым, при 50 процентах положительно готов сломать себе голову, при 100 процентах он попирает все человеческие законы, при 300 процентах нет такого преступления, на которое он не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы…

– Правильно, Анатолий Борисович! Просто замечательно! – с энтузиазмом сказал человек-профессор. – Кто нам может привести примеры этого очень верного наблюдения, приведенного в первом томе «Капитала»? Можно и из собственной практики.

Мужчины за партами молчали.

– Ну, не робейте, как дети, право! – досадливо сказал профессор. – Вот вы, гражданин Богданчиков. Проиллюстрируйте нам на конкретных примерах.